РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ АДМИНИСТРАЦИИ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ПОЛИТИКА РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЯ В СИБИРИ
Вып.2
ФОРМЫ И МЕТОДЫ ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫХ ХЛЕБОЗАГОТОВОК. 1930 -1941 гг.
Ответственные редакторы: В.А. Ильиных, O.K. Кавцевич
Новосибирск 2002
ББК 63.3(2)714
https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_N002MXRhZHNfX28/edit?usp=sharing
Рецензенты: доктор исторических наук И.С. Кузнецов доктор исторических наук А.А. Николаев доктор исторических наук С.А. Папков
Утверждено к печати Ученым советом Института истории СО РАН
П Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып.2: Формы и методы
централизованных хлебозаготовок. 1930 - 1941 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: РИЦ НГУ, 2002.253 с.
Составители: В.А. Ильиных, В.М. Рынков (ответственные), О.В. Выд-рина, Е.Н. Герман, И.Б. Карпунина, С.А. Красильников, А.П, Мелентье-ва, Л.С. Пащенко, Т.И. Плоскоголовая, И.В. Самарин.
Предлагаемый читателю сборник продолжает серию хроникально-документальных публикаций с единым заголовком, посвященную проблемам раскрестьянивания деревни. В нем на материалах Сибири реконструируются формы и методы осуществления централизованных хлебозаготовок, которые являлись важнейшим элементом налогово-податной системы сталинского социализма. Особое внимание авторы уделяют показу репрессивной составляющей хлебозаготовительной политики государства, а также освещению поведенческих стратегий крестьянства, включая сопротивление.
Книга рассчитана как на профессиональных историков, так и на всех интересующихся историей российской деревни.
Сборник подготовлен при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 01-01-00341а). В финансировании издания участвовали ГУ Государственный архив Новосибирской области и Комитет государственной архивной службы Администрации Новосибирской области
ISBN 5-94356-073-4
© Институт истории СО РАН
О ГУ Государственный архив Новосибирской области
Предисловие
Проблема исторических судеб российского крестьянства является одной из ключевых для понимания специфики отечественной истории. В условиях современной общественной практики особую актуальность приобретает анализ социальных изменений в деревне, последовавших за началом массовой коллективизации, т.е. в период 1930-х - начала 1940-х гг. Основное содержание этих изменений сводится к относительно скоротечному и имеющему характер общественного катаклизма превращению крестьянства в принципиально новую социальную общность, которое можно определить термином «социалистическое раскрестьянивание». Но раскрестьянивание - это не только радикальная социально-классовая трансформация, но и политика, определявшая главное направление, ход и конечные результаты произошедшей метаморфозы. Без ее изучения объективная реконструкция социальных процессов в деревне невозможна. При этом важное значение имеет детальный анализ отдельных сегментов политического механизма воздействия на деревню.
Мы полагаем, что одно из центральных звеньев во взаимосвязанной цепи используемых сталинским режимом катализаторов процесса раскрестьянивания занимала хлебозаготовительная политика. Но поскольку социально-трансформационная функция последней не столь очевидна, как экономическая, то это утверждение требует доказательства. Действительно, непосредственной целью проведения заготовок хлебопродуктов было сосредоточение в руках государства максимально возможного их объема. При этом следует иметь в виду, что уже в конце 1920-х гг. рыночный механизм хлебооборота в СССР был заменен реквизиционно-налоговым. Централизованные хлебозаготовки вне зависимости от официального наименования методов их осуществления представляли собой натуральную подать, в соответствии с которой произведенное в индивидуальных крестьянских хозяйствах и колхозах зерно практически безвозмездно и в принудительном порядке отчуждалось в пользу государства. Причем изъятию подлежал не только прибавочный, но и значительная часть необходимого продукта. Подобная практика приводила к разорению единоличных хозяйств, обнищанию сельского населения и периодическим голодовкам.
Функциональная взаимосвязь хлебозаготовительной политики с процессом раскрестьянивания не сводится только к ликвидации единоличного крестьянства и пауперизации деревни. Гораздо более важной, с точки зрения перспектив существования режима, ее задачей являлась радикальная переделка традиционной хозяйственной ментальности крестьян. Мотивация на первоочередное удовлетворение потребительских нужд семьи, установка на взаимопомощь в рамках общины, кооперативно-артельные начала коллективного труда должны были быть заменены в сознании сельских тружеников «первой заповедью» (использование в данном случае библейской терминологии более чем симптоматично), которая требовала первоочередного, безусловного и полного исполнения основной государственной хлебной подати. Затем следовало выполнить второстепенные подати, создать семенные и фуражные фонды и только потом думать о себе, своей семье, односельчанах.
Психологически-трансформационная функция хлебозаготовительной политики в полной мере осознавалась и предельно четко формулировалась видными деятелями
3
советского государства. Так, председатель Комитета по заготовкам сельхозпродуктов при СТО М.А. Чернов заявлял: «Первоочередное выполнение хлебосдачи государству имеет величайшее воспитательное значение для колхозов и колхозников. Организуя хлебозаготовки, мы тем самым воспитываем колхозника, помогаем ему поскорее расстаться с остатками мелкособственнических пережитков. На хлебозаготовках колхозник становится сознательным тружеником, которому дороги интересы колхоза и пролетарского государства. Хлебозаготовки - одно из могучих орудий социалистического перевоспитания колхозников»1. В качестве инструментов «социалистического перевоспитания» крестьян в процессе хлебозаготовок режим использовал не только и не столько убеждение, сколько административное принуждение, репрессии и даже голод2.
Проблема хлебозаготовительной политики советского государства в 1930-е - начале 1940-х гг. традиционно находилась на периферии отечественной исторической науки. В советской историографии данная тема освещалась преимущественно в отдельных разделах работ ученых-экономистов и историков, которые имели более широкие хронологические и тематические рамки3. При этом основное внимание исследователей было сосредоточено на организационно-экономических вопросах хлебозаготовок, включая изменение их методов, построение заготовительной сети, финансовое обеспечение ее деятельности, количественные итоги заготовок. В то же время за пределами анализа оставались такие принципиально важные проблемы, как сопротивление крестьянства хлебозаготовительной политике государства, репрессивная ее составляющая, ход и особенности отдельных заготовительных кампаний. Исключение составляла лишь порожденная «оттепелью» монография Ю.А. Мошкова «Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929 -1932 гг.)» (М., 1966), в которой анализировались особенности кампаний начала 1930-х гг. и затрагивались темы крестьянского сопротивления («классовой борьбы») и антикрестьянских репрессий.
Что же касается теоретических подходов к проблеме, то советская историография эволюционировала от абсолютной убежденности в верности и безошибочности хлебозаготовительной политики государства в период сталинизма до признания отдельных ошибок, допущенных в ходе ее осуществления, и относительной целесообразности данной политики. Так, Н.Я. Гущин, признавая, что высокие нормы сдачи зерна и низкие заготовительные цены ослабляли материальные стимулы развития сельскохозяйственного производства, считал данную практику исторически оправданной: «Партия проводила политику максимальной централизации ресурсов и средств, чтобы в кратчайший срок вырваться из отсталости к прогрессу. Страна, жертвуя многим, напрягала все силы, чтобы решить прежде всего задачу индустриализации, на базе которой стала возможна социалистическая реконструкция народного хозяйства, а позднее - победа в серьезнейшем испытании - в Великой Отечественной войне»4.
Преодоление постсталинской официозной исторической парадигмы стало возможным в конце 1980-х - начале 1990-х гг. Для исследователей стали более доступными архивные фонды в центре и на местах. Началась активная публикация новых документальных материалов5, появились аналитические работы, в которых предпринимались попытки пересмотреть традиционные догмы и выдвинуть новое прочтение эпохи сталинизма. Применительно к проблеме хлебозаготовительной политики общепризнанным стал тезис об антикрестьянской ее направленности. Однако, несмотря на ставшую очевидной значимость анализа хлебозаготовок 1930-х - начала 1940-х гг. для понимания сущности, содержания и основных противоречий аграрного строя сталинского социализма, данная тема так и не перешла в разряд исследовательских
4
приоритетов. Более того, ее периферийность еще более усилилась, так как хлебозаготовки в указанный период стали рассматриваться почти исключительно в рамках изучения смежных проблем аграрной истории - коллективизации и раскулачивания, голода, антикрестьянских репрессий, деятельности политотделов, истории национальной деревни и др.6
Подъем обнаруженной тематической залежи или целины, как правило, начинается с вовлечения в научный оборот максимально широкого круга источников. Далее следует детальное воспроизведение развития исторического процесса. Эти два этапа научно-исследовательской деятельности применительно к теме хлебозаготовительной политики в начале 1930-х гг. были фактически реализованы в третьем томе фундаментального сборника документов «Трагедия советской деревни»7, составители которого поместили на его страницах большое количество документов о хлебозаготовительных кампаниях 1931/32, 1932/33 и 1933 гг., предварив публикацию содержательной вводной статьей, в которой описывался ход и последствия каждой из указанных кампаний.
Попытка одновременного решения задач максимально возможного введения в научный оборот документального материала и достаточно подробного освещения истории исследуемого процесса предпринимается и в настоящем сборнике. Он продолжает серию хроникально-документальных публикаций с единым заголовком, которая была начата в 2000 г. выходом в свет первого ее выпуска*.
Объектом исследования в данной работе является хлебозаготовительная политика советского государства в 1930-е - начале 1940-х гг. в Сибири, а его основной целью -освещение тенденций, этапов, результатов и общих закономерностей деятельности структур партийного, государственного и хозяйственного управления по осуществлению централизованных заготовок хлебопродуктов. Для достижения поставленной цели авторы последовательно решают две исследовательские задачи: 1) детально реконструируют ход хлебозаготовительных кампаний 1930/31, 1934 и 1940/41 гг.; 2) выявляют основные особенности других кампаний исследуемого периода.
Выбор кампаний для более детального анализа определяется следующими обстоятельствами. Заготовки 1930/31 т. имели переходный характер. Болынук? часть хлеба в этом году государство по-прежнему получило от единоличных крестьянских хозяйств. При этом в качестве методов хлебозаготовок одновременно использовался т.н. урало-сибирский метод («твердые» задания для зажиточных и «самообязательства» для «трудовых» хозяйств) и контрактация, которая приобрела характер обязательной разверстки. В то же время в 1930 г. на заготовительную арену в качестве достаточно крупных, хотя пока еще не преобладающих, поставщиков вышли колхозы, и государство приступило к поиску наиболее эффективных форм изъятия у них зерна.
* Проведенная в первом выпуске сборника (Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып.1: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства. 1930 - 1940 гг. Новосибирск, 2000) реконструкция хода и итогов трех хозяйственно-политических кампаний 1930-х гг. (1930/31 г. по выявлению хозяйств, подлежащих обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке, - т.н. кулацких хозяйств; 1934 - начала 1935 гг. по налогообложению единоличников; конца 1938 - 1939 гг. по ограничению размеров личных хозяйств сельских жителей) позволила выявить особенности основных этапов аграрной политики советского государства, которая привела к изменению внутренних и внешних характеристик семейного дворохозяйства как основы социальной самоорганизации крестьянства, а в конечном итоге и к его ликвидации. Третий выпуск серии будет посвящен проблеме функционирования налогово-податной системы сталинского социализма в 1946 - 1952 гг.
5
Кампания 1934 г. была второй после замены контрактации обязательными поставками, которые имели налоговый характер и исчислялись на основе неизменных ставок. От предыдущих и последующих кампаний периода 1930-х - начала 1940-х гг. она отличалась беспрецедентной скоротечностью. Сконцентрировав на хлебном фронте основные усилия административно-репрессивного аппарата, властям Западной Сибири удалось добиться выполнения государственного заготовительного задания за три месяца.
Заготовки 1940/41 г. проходили в условиях существенного увеличения и ужесточения налогово-податного обложения деревни. Применительно к хлебопоставкам это проявилось в переходе от расчета их объемов по площади посева к исчислению с каждого гектара пашни, закрепленной за колхозами, что привело к значительному росту их обязательств перед государством.
В целом же избранные кампании позволяют репрезентативно представить как особенности эволюции системы организации централизованных хлебозаготовок в исследуемый период, так и специфику трех последовательных этапов аграрной политики сталинского режима: конец 1920-х - начало 1930-х гг., середина 1930-х, конец 1930-х - начало 1940-х гг.
Структурное построение сборника соответствует сформулированным выше исследовательским задачам. Он состоит из предисловия, четырех разделов и послесловия. Каждый из трех первых разделов основной части соответственно посвящен вышеуказанным кампаниям и состоит из вводной аналитической статьи и хроники. В хрониках реконструируется не столько событийный ряд, сколько последовательность властных решений, которые собственно и являются основной составляющей политики, понимаемой как деятельность государственной власти в сфере управления. Отсюда и выбор базовых типов источников для написания хроник. Это законодательные, нормативные и директивно-распорядительные акты центральных и краевых (областных) партийных, советских, судебных, заготовительных и иных органов власти и управления. Абсолютно преобладающую часть источникового корпуса составляют ранее не введенные в научный оборот архивные документы. Их дополняют материалы, опубликованные в «Собрании законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР» (СЗ СССР), «Собрании постановлений и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР» (СП СССР), сборнике «Постановления СНК Союза ССР», «Собрании узаконений и распоряжений правительства РСФСР» (СУ РСФСР), сборниках постановлений и распоряжений президиумов Западно-Сибирского крайисполкома и Новосибирского облисполкома и периодической печати («Правда», «Известия», «Советская Сибирь») 1930-х - начала 1940-х гг. При этом в качестве директивно-распорядительных актов нами рассматриваются не только содержащиеся в прессе постановления, резолюции, приказы и т.п., но и помещенные в центральных и краевых органах печати передовые или иные заглавные статьи, поскольку они рассматривались низовыми властными структурами и по существу являлись прямыми указаниями вышестоящих органов государственного управления, требующими немедленного исполнения. Зачастую подобные статьи просто дублировали не публиковавшиеся в открытой печати постановления и распоряжения.
К каждому документу, содержание которого излагается или цитируется (цитируемый текст набран курсивом) в соответствующей статье хроники, в ее подстрочнике при необходимости дается фактологический и археографический комментарий. При этом буквенная сноска означает отсылку к фактологическому комментарию, а цифровая - к легенде, содержащей выходные данные, в случае же с архивным источником - и следующие сведения о нем: его вид, заголовок, гриф, дата исходящей и
6
входящей делопроизводственной регистрации, адресант, адресат, подписи. Данная информация приводится при условии ее отсутствия в тексте статьи, а также наличия в самом документе. В том случае, если его подлинник не обнаружен, для написания статьи хроники без оговорок используется копия того времени.
Минимизация археографической информации по сравнению с практикой, принятой при полной публикации архивных документов, связана со спецификой избранного жанра воспроизведения их содержания. Для составляемых в данном сборнике хроник важен не показ особенностей ведения делопроизводства в исследуемый период, а реконструкция механизма принятия и трансляция властного решения. Если это отвечает задаче анализа механизма власти, легенда дополняется описанием или цитированием делопроизводственных и иных рукописных помет, содержащихся в источнике.
В четвертом разделе сборника, имеющем характер документального приложения, полностью или частично публикуются информационно насыщенные документы справочно-аналитического, директивно-распорядительного и нормативного характера, в которых освещаются как не нашедшие отражение в хрониках аспекты истории хлебозаготовок 1930/31, 1934 и 1940/41 гг., так и основные особенности других кампаний 1930-х - начала 1940-х гг. Завершают четвертый раздел составленные авторами сборника таблицы, позволяющие показать соотношение различных видов централизованных хлебозаготовок в исследуемый период, их динамику и результативность.
Каждый документ, помещенный в четвертом разделе, имеет порядковый номер, редакционный заголовок, содержит указание места и времени его написания, авторства и должности автора, легенду. В ряде случаев, когда подряд публикуются документы, взаимосвязанные по содержанию, им дается единый цифровой номер с различными буквенными литерами (например, № 2а, № 26). Заголовки даны составителями. В кавычках оставлены самоназвания документов. Те из них, которые публикуются в извлечении, имеют в заголовке предлог «из». Если в самом документе нет сведений о времени написания, авторе и его должности, они определялись по сопроводительным материалам, содержанию текста и дополнительным источникам. Установленные таким образом сведения приводятся в квадратных скобках. Такие реквизиты документа, как адресование, гриф, номера протокола или резолюции, входящей и исходящей регистрации, не введены в публикацию. Адресование и гриф указываются в легенде, которая включает и определение степени подлинности, способа воспроизведения, а также описание или воспроизведение сопроводительных писем, помет, резолюций, бланков, штампов. Следует особо отметить, что к подлинникам составители относили не только первые, но и другие, соответствующим образом оформленные, экземпляры размноженного письма, докладной записки и т.п. (т.н. дублетные экземпляры).
Публикация текстов документов и их цитирование в хроникальных статьях осуществляются по определенным правилам. Все языковые погрешности и стилевые особенности публикуемых текстов передаются дословно, без исправлений, оговорки даются лишь в исключительных случаях в квадратных скобках. Без оговорок исправляются орфографические и синтаксические ошибки и осуществляется перевод на современное правописание. Полное сохранение авторской орфографии и пунктуации оговаривается. Дописанный публикаторами текст (предположительное чтение утраченных или неразборчивых мест, пропущенные в источнике слова, буквы и цифры, раскрытие непринятых сокращений) приводится в квадратных скобках. Многоточия в квадратных скобках ставятся в местах нечитаемых фрагментов источника или его собственных лакун. Многоточия в угловых скобках означают пропуски в тексте при
7
неполном его цитировании составителями. Воспроизводятся только авторские подчеркивания или иные формы выделения (заглавные буквы, жирный шрифт). Рукописный текст документов, публикуемых в приложении, набран курсивом.
Абсолютное большинство излагаемых или публикуемых в настоящем издании архивных источников выявлено в фондах Государственного архива Новосибирской области (ГАНО). Это фонды Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) (ф.П-3), Западно-Сибирского крайисполкома (ф.Р-47), Новосибирского обкома КПСС (ф.П-4), Новосибирского облисполкома (ф.Р-1020), Политсектора Западно-Сибирского краевого земельного управления (ф.П-175), Новосибирского областного суда (ф.Р-1027), Западно-Сибирского крайполеводсоюза (ф.Р-294), Уполномоченного Министерства заготовок СССР по Новосибирской области (ф.Р-1241). Кроме того, в первом разделе сборника излагается содержание одного документа, выявленного в Государственном архиве Российской Федерации (см. ст. «26 июня» 1930 г.), а в четвертом разделе публикуется ряд источников, извлеченных из фондов архивохранилищ Омска и Барнаула: ф.17 (Омский обком КПСС) Центра документации новейшей истории Омской области (ЦДНИОО), ф.437 (Омский облисполком) Государственного архива Омской области (ГАОО) и ф.П-1 (Алтайский крайком КПСС) Центра хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФАК). В целом на страницах данного издания (в хроникальных статьях и четвертом разделе) в научный оборот вводится около 280 документов, извлеченных из 115 архивных дел. Для комментирования этих документов, а также написания вводных аналитических статей использовалось значительное количество источников, выявленных в вышеуказанных архивах, а также в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Архиве Президента Российской Федерации (АПРФ) и Российском государственном архиве экономики (РГАЭ), законодательные сборники 1930-х - начала 1940-х гг., в т.ч. Уголовный и Гражданский процессуальный кодексы (УК и ГПК) РСФСР, периодическая печать тех лет, опубликованные в последнее время сборники документов, монографическая литература и научные статьи.
Выбор в качестве базового архивохранилища ГАНО связан с концентрацией в нем огромного массива необходимой информации, а также организационными факторами. Это повлияло на территориальный ракурс воспроизведения истории хлебозаготовительных кампаний 1930/31,1934 и 1940/41 гг. Хроника двух первых из них составлена в рамках Западно-Сибирского края, а третьей - Новосибирской области. Однако это обстоятельство не приводит к сужению географических параметров исследования. Во-первых, Западно-Сибирский край в границах 1930 - 1934 г. включал в себя и основные зернопроизводящие районы Восточной Сибири. Во-вторых, в сборнике помещен ряд материалов, в которых описывается ситуация в Омской области, Алтайском и Восточно-Сибирском краях. Кроме того, хлебозаготовительная политика на всей территории Сибири, вне зависимости от административной принадлежности той или иной местности, как и в других регионах страны* проводилась по единому алгоритму, который задавался из Центра и им же жестко контролировался. Какой-либо принципиальной специфики государственной политики в этой сфере для Западной и Восточной Сибири, Новосибирской и Омской областей не существовало. Исходя из этого, вполне правомерным является определение географических рамок работы территорией Сибири в целом. Более того, материалы сборника достаточно репрезентативны и по отношению ко всей России.
Представляемый вниманию читателей хроникально-документальный сборник подготовлен коллективом сотрудников Института истории СО РАН и Государственного архива Новосибирской области. Идея и разработка концепции сборника при
8
надлежит доктору исторических наук В.А. Ильиных. Руководство коллективом составителей и научную редакцию текста осуществляли д.и.н. В.А. Ильиных и заместитель директора ГУ ГАНО O.K. Кавцевич. Ими же написана вводная статья к сборнику. Выявлением и отбором документов и материалов занимались д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. В.М. Рынков, О.В. Выдрина, Л.С. Пащенко, Т.И. Плоскоголовая, И.В. Самарин. Археографическую обработку архивных источников провела главный археограф ГАНО Л.С. Пащенко. Авторство вводных статей и примечаний по тексту к разделам I, II принадлежит д.и.н. В.А. Ильиных, к разделу III - д.и.н. В.А. Ильиных и к.и.н. В.М. Рынкову, послесловия - к.и.н. В.М.Рынкову. В составлении отдельных хроник принимали участие: I - д.и.н. В.А. Ильиных, Е.Н.Герман, И.В. Самарин; II - д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. И.Б. Карпунина, Л.С. Пащенко; III -к.и.н. В.М. Рынков, д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. А.П. Мелентьева. IV раздел составлялся и комментировался д.и.н. В.А. Ильиных, д.и.н. С.А. Красильниковым, к.и.н. В.М. Рыжовым. Компьютерный набор и верстку текста провела Е.П. Лунегова.
Составители сборника выражают благодарность за помощь в его подготовке сотрудникам ГУ ГАНО Н.В. Безрядину, Т.Я. Захаркиной.
1 Правда. 1933. 3 июля.
2 Голод мог быть как побочным и заранее не планируемым результатом хлебозаготовок, так и сознательно спровоцированным властями. О том, что голод использовался сталинским режимом для достижения своих политических целей, можно судить по приведенным в книге Р. Конквеста «Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом» (N.Y., 1986) словам члена Политбюро ЦК КП(б) Украины, первого секретаря Днепропетровского обкома М.М. Хатаевича: «Жестокая борьба идет между крестьянами и нашей властью. Это борьба насмерть. Этот год [1932 г. - В.И. и O.K.] был решающей проверкой нашей силы и прочности. Потребовался голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система создана. Мы выиграли войну». — Цит. по: Скотт Дж. Оружие слабых: обыденные формы сопротивления крестьян // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник, 1996. М., 1996. С.43.
3 Моисеев М.И. Экономические основы государственных заготовок сельскохозяйственных продуктов. М., 1955; Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Т.Ш: Социализм. М., 1956; Фридберг Л.Я. Государственные заготовки и образование хлебного фонда в СССР (1921 - 1940 гг.). Дисс. ... д-ра ист. наук. М., 1973; ВылцанМ.А. Завершающий этап создания колхозного строя (1935 - 1937 гг.). М., 1978; Он же. Советская деревня накануне Великой Отечественной войны. М., 1970; Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму (Социально-экономическое развитие сибирской деревни в годы социалистической реконструкции народного хозяйства. 1926 - 1937 гг.). Новосибирск, 1973; Гущин Н.Я., Кошелева Э.В., Чарушин В.Г. Крестьянство Западной Сибири в довоенные годы (1935 - 1941). Новосибирск, 1975; Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917- 1937 гг.). Новосибирск, 1983; Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма. Новосибирск, 1985; История советского крестьянства. Т.2: Советское крестьянство в период социалистической реконструкции народного хозяйства. Конец 1927 - 1937. М., 1986; Т.З: Крестьянство накануне и в годы Великой Отечественной войны. 1938 - 1945. М., 1987; и др.
4 Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. С.482.
5 На страницах вышедших в постсоветское время сборников документов был опубликован ряд важных источников по истории хлебозаготовительной политики в 1930-е гг. См.: Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927 -1932 гг. М., 1989; Продовольственная безопасность Урала в XX веке. Документы и материалы. Т.2: 1929 - 1984 гг. Екатеринбург, 2000; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 - 1939. Документы и материалы. Т.2: Ноябрь 1929 - декабрь 1930. М., 2000; и др.
9
6 РогалинаН.Л. Коллективизация: уроки пройденного пути. М, 1989; Гущин Н.Я. Раскулачивание в Сибири (1928 - 1934 гг.): методы, этапы, экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996; Максудов С. Потери населения СССР. Benson, 1989; Осколков Е.Н. Голод 1932/1933 (Хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае). Ростов-на-Дону, 1991; Исупов В.А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века: Историко-демографические очерки. Новосибирск, 2000; Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928 - 1941. Новосибирск, 1997; Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001; Шевляков А.С. Политотделы МТС и совхозов. Чрезвычайные партийно-государственные органы управления в сельском хозяйстве Западной Сибири в 1930-е годы. Томск, 2000; Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири. Конец 1920-х - 1930-е годы. М., 1995; и др.
7 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 - 1939. Документы и материалы. Т.З: Конец 1930- 1933. М., 2001.
10
I. ОРГАНИЗОВАТЬ РЕШИТЕЛЬНЫЙ ОТПОР КУЛАЦКО-СПЕКУЛЯНТСКИМ ЭЛЕМЕНТАМ!
КАМПАНИЯ 1930/31 г.
Кампания 1930/31 г. стала логическим продолжением хлебозаготовительной политики, проводимой советским государством в конце 1920-х гг.1 В ходе ее реализации произошли коренные изменения тех принципов и методов ведения заготовок хлебопродуктов, которые практиковались в период нэпа.
Экономической основой этих изменений стало наращивание неэквивалентности хлебооборота. Правящий режим в рамках поставленной им в повестку дня задачи сверхиндустриализации страны стремился максимизировать объемы получаемого в свои руки зерна и одновременно минимизировать его закупочную цену. Это позволяло, с одной стороны, увеличить прибыльность и величину хлебного экспорта и тем самым нарастить импорт машин и оборудования, а с другой - удешевить централизованное снабжение потребителей внутри страны. Однако на пути осуществления подобных стремлений стояло крестьянство. Во-первых, крестьянское хозяйство, по определению, отличалось низкой товарностью. Во-вторых, селяне не желали продавать произведенное ими зерно государственным заготовителям и огосударственной кооперации по низким ценам, а предпочитали либо найти более выгодных покупателей в лице частников, либо уменьшить объемы его реализации, увеличивая внутрихозяйственное потребление, а то и просто сохраняя до лучших времен в качестве своеобразной «твердой валюты».
Массовая задержка крестьянами реализации хлеба (т.н. хлебные стачки) вызывала сокращение объемов централизованных заготовок и ухудшение продовольственного снабжения потребляющих регионов и городов. В середине 1920-х гг. «хлебные стачки» купировались преимущественно экономическими мерами (сокращением экспорта, импортом зерна, хлебными и товарными интервенциями, повышением закупочных цен), что, однако, приводило к снижению темпов промышленного строительства2. В 1927/28 г., в очередной раз столкнувшись с широкомасштабной задержкой продажи зерна его производителями, советские лидеры отказались поступиться намеченными индустриальными программами и приняли решение перейти к внеэкономическим методам отчуждения хлеба. Приехавший в январе 1928 г. в Сибирь И.В. Сталин санкционировал применение к крупным держателям хлеба 107 ст. УК РСФСР3 как к спекулянтам. Тем самым был дезавуирован базовый нэповский принцип, в соответствии с которым крестьянин имел право не только использовать произведенную продукцию для продажи, но и оставлять ее в своем хозяйстве. Государство вновь, как и в период «военного коммунизма», стало определять объемы сельхозпродуктов, которые производитель мог оставлять себе и был обязан продать государству.
С этого времени начался интенсивный поиск, апробация и законодательное оформление способов организации хлебооборота, гарантирующих сдачу зерна крестьянами государству по установленным ценам, а также вынуждающих их за счет сокращения внутрихозяйственного потребления и страховых запасов увеличить товарный выход хлеба.
Большевистское экспериментаторство обеспечивалось насилием над крестьянством, расколом деревни по социально-имущественному признаку, жестким давлением
11
на низовой аппарат и его чисткой от сторонников продолжения нэпа. Психологический прессинг, произвол местных функционеров, административный нажим, судебное преследование, государственное насилие в форме прямых репрессий (арестов, высылок, расстрелов) в первую очередь обрушивались на зажиточных крестьян. Составной частью борьбы с зажиточным крестьянством было натравливание на него бедноты, для чего использовался прямой подкуп (четверть конфискованного «кулацкого» хлеба распределялась между наименее состоятельными и в то же время лояльными власти жителями деревни), экономическое и налоговое льготирование, интенсивное «промывание мозгов». Государственное насилие отчасти задевало и среднее крестьянство. Однако большая часть середняков либо нейтрализовалась угрозой применения к ним репрессий, либо агитационно-пропагандистскими методами перетягивалась на сторону режима.
Не меньшие масштабы, чем «антикулацкие», приобретали репрессии против сельских партийных, советских и кооперативных работников. Ослабление темпов хлебозаготовок в районе или селе влекло их наказание в административном порядке, снятие с работы, исключение из партии, привлечение к судебной ответственности по статьям 111 (за «бездействие» или «халатное отношение» к служебным обязанностям) и 109 (за «злоупотребление властью или служебным положением») УК РСФСР4. Нажим на низовой аппарат вкупе с психологической готовностью большей части сельских функционеров к командно-репрессивным действиям оборачивался противоречащим существующему законодательству и формально несанкционированным сверху произволом в отношении жителей деревни (т.н. перегибами).
Чтобы лишить крестьян возможности продать свой хлеб иным покупателям, власти занялись сворачиванием рыночных отношений. Частный капитал был вытеснен из межрегионального хлебооборота еще к началу 1927 г. В конце этого года началось изгнание частных хлеботорговцев из местного оборота. Основным инструментом борьбы с ними стало преследование по той же 107 ст. УК РСФСР, предусматривающей, как указывалось выше, наказание за спекуляцию. При этом в судебной практике понятие спекуляции трактовалось настолько широко, что могло быть применено к любой торгово-закупочной деятельности. Причиной возбуждения уголовного преследования могла быть не только скупка с целью последующей перепродажи, но и обычная продажа крестьянином на вольном рынке излишков своего хозяйства. С 1929 г. торговля собственной продукцией стала относиться к источникам «нетрудового» дохода и служила основанием для причисления хозяйства к категории кулацкого и его обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке5. Свой вклад в борьбу с «рыночной стихией» вносили местные власти, по собственному усмотрению закрывая базары, выставляя на дорогах к ним заградотряды, конфискуя предназначенное для реализации зерно, запрещая внутридеревенскую куплю-продажу хлеба.
В рамках поиска способов поступления зерна в свои руки государство постоянно обращалось к методам внеэкономического стимулирования хлебозаготовок. В первую очередь власти пытались убедить крестьян в необходимости сдачи зерна, что квалифицировалось как признак лояльности к существующему режиму, а несдача объявлялась «контрреволюционным» поведением. Агитировали крестьян на сходах, бедняцких и иных собраниях, в избах-читальнях, клубах, на дому. К этой работе привлекался весь деревенский актив, присланные в деревню уполномоченные, рабочие, комсомольские и красноармейские бригады, сельские специалисты, учителя и даже школьники. С несдатчиками проводили собеседования в сельсоветах. При этом местные функционеры очень часто использовали в качестве мер «убеждения» угрозы
12
оружием, избиения, несанкционированные обыски и аресты, лишение крестьян их законных прав, превращающееся в издевательство психологическое давление.
В 1928 г. подобные действия были официально осуждены как «перегибы». Однако в начале следующего 1929 г. часть из них послужила основой для санкционированной сверху и широко распространенной практики «бойкота», заключающейся в занесен™ несдатчиков на «черную доску», публичном объявлении их врагами советской власти, отказе от продажи им товаров в кооперативных лавках, пользовании общественными угодьями, помоле зерна, выдаче необходимых справок в сельсоветах и т.п.
В качестве действенного метода стимулирования хлебосдачи правящий режим активно использовал психологический эффект от репрессивных акций. Проводя их публично, государство запугивало жителей деревни, демонстрируя им свою решимость. Примером преимущественно «воспитательной» направленности репрессий мржет послужить применение к зажиточным крестьянам в первой половине 1928 г. ст. 107 УК РСФСР. Задев относительно небольшое число сельских жителей, открытые, с выездом на место «преступления» и широко освещаемые в прессе, процессы над «кулаками», обвиненными в «саботаже» хлебозаготовок по этой статье, должны были внушить страх основным держателям хлеба - середнякам и вынудить их сдавать свое зерно.
Параллельно с апробацией внеэкономических стимулов в конце 1920-х гг. осуществлялся переход от коммерческого к налогово-податному механизму организации хлебозаготовок. Базовым принципом внедряемого налогово-податного механизма являлось разверстывание заготовительного задания. В первую очередь, принцип разверстки был введен в практику планирования. План хлебосдачи в масштабах всей страны стал формироваться сверху вниз, а не наоборот, а его размеры определяться не на основе статистически обоснованной оценки возможностей зернового производства, а исходя из государственной надобности, сформулированной органами верховной власти. При этом, разверстанные по регионам и приобретшие характер заданий, планы заготовок могли в течение года изменяться в сторону повышения6. В качестве же вполне достаточного доказательства возможности их выполнения выступала убежденность в том, что хлеб в необходимом количестве в деревне есть.
Те же принципы определения, раскладки и изменения заготовительных заданий повторялись на региональном уровне. В начале 1928 г. в практике заготовительной деятельности появились порайонные планы хлебосдачи (до этого самым низшим уровнем территориального плана был окружной или уездный), которые затем распределялись между заготовительными организациями и сельскими кооперативами. Затем от раскладки по кооперативам власти перешли к распределению порайонных заданий между сельсоветами и деревнями. Более того, отмечались случаи, когда местные функционеры разверстывали заготовительные задания по дворам. Но в 1928 г. подворная разверстка была отнесена к разряду «перегибов».
Однако уже весной 1929 г. подобные «перегибы» перешли в ранг официальной государственной политики. 20 марта Политбюро ЦК ВКП(б) обязало органы управления восточными регионами страны произвести повсеместное распределение поселенных планов хлебосдачи между дворохозяйствами, сделав выполнение разверстанных заданий обязательным7. В начале мая аналогичную директиву получили другие хлебопроизводящие регионы СССР8. А летом новый метод хлебозаготовок, получивший наименование «урало-сибирского», был законодательно оформлен и признан основным методом их проведения9.
13
В соответствии с принципами организации хлебосдачи по урало-сибирскому методу решение о взятии селом обязательств по выполнению разверстанного на него заготовительного задания принималось на общем собрании жителей, имеющих избирательные права, простым большинством голосов («бедняцко-середняцкое большинство»), после чего избранная там же комиссия содействия хлебозаготовкам определяла объемы зерна, обязательные для сдачи зажиточными хозяйствами. При этом разверстываемые на них задания, получившие название «твердых», должны были равняться всем выявленным в этих хозяйствах «товарным излишкам» и в совокупности составлять большую часть поселенного плана. Оставшаяся часть плана распределялась между остальными селянами (прежде всего середняками) «в порядке самообя-зательства». Проведенная таким образом подворная раскладка утверждалась сначала «бедняцко-середняцким большинством» сельского схода, а затем сельсоветом, приобретая тем самым официальный статус задания, имеющего «общегосударственное значение». А неисполнение «общегосударственных заданий» преследовалось по ст. 61 УК РСФСР10: от налагаемого в административном порядке штрафа, кратного размеру невыполненного задания, до тюремного заключения и даже выселения с постоянного места жительства в случае группового отказа или «активного сопротивления органам власти». Впрочем, последнее могло подпадать под юрисдикцию ст. 58 УК РСФСР11, предусматривающей наказание за «контрреволюционные преступления» и достаточно часто применяемой карательными органами в отношении «саботажников» хлебосдачи.
Параллельно с урало-сибирским методом происходило становление контрактационной системы. В СССР контрактация технических культур применялась с 1922 г. и представляла собой договор между заготовителем (промышленным предприятием или кооперативным объединением) и производителем (единоличным хозяйством или колхозом), в соответствии с которым производитель брал на себя обязательство поставить заготовителю оговоренный объем сельхозпродукции, а последний обязывался предоставить в кредит материально-финансовые ресурсы, необходимые для производства продукции (семена, орудия труда, агротехнические услуги, денежные ссуды и т.п.). В конце 1920-х гг. наряду с техническими культурами стали контрактоваться зерновые. В 1928 г. в Сибирском крае законтрактовали 3,8% от общей площади посева зерновых, в 1929 г. - уже 20,8%12.
В 1929 г. была поставлена задача в перспективе превратить контрактацию в основную форму хлебозаготовок. При этом система контрактации претерпела существенные изменения. Она стала безавансовой. В качестве ее контрагентов могли выступать только кооперативы, колхозы и земельные общества. Контрактационные договоры с последними утверждались на общем собрании его членов «бедняцко-середняцким большинством». Затем обязательства по производству и сдаче зерна, взятые на себя земельным обществом, распределялись между всеми дворами, «учитывая мощность их хозяйств». Проведенная раскладка утверждалась сельсоветом13. Хозяйства, ее не выполняющие, преследовались по статьям 61 (за отказ от выполнения «общегосударственных заданий») или 131 (за невыполнение обязательств по договору)14 УК РСФСР. Таким образом, контрактация превращалась в разновидность разверстки и приобретала характер натуральной подати.
Хлебозаготовительная политика советского государства в конце 1920-х гг. в первую очередь была направлена на экономическое удушение зажиточных хозяйств. Однако хлебозаготовки были разорительными не только для кулаков, но и для других крестьян, ведущих зерновое хозяйство. Сдача хлеба по государственным закупочным ценам прибыли не приносила, а иногда даже не покрывала производственные из
14
держки. Более того, под давлением властей сельские жители были вынуждены наряду с товарными излишками вывозить на ссыпные пункты зерно из страховых и даже необходимых семенных и продовольственных запасов. Сверхнормативное изъятие хлеба оборачивалось ухудшением продовольственного обеспечения деревни. Нехватка продовольствия как результат централизованных хлебозаготовок стала ощущаться в сельской местности ряда районов Сибири уже летом 1928 г. В конце же 1929 г. на пороге голода стояли целые округа15.
Принудительное изъятие хлеба вызвало со стороны крестьянства сопротивление, проявляющееся в сокрытии зерна, отказе или затягивании его вывоза, «самоликвидации» хозяйства и бегстве из деревни, агитации против политики режима, актах индивидуального террора против представителей власти и ее сторонников, открытых массовых протестах.
Неэквивалентность обмена подрывала у крестьян стимулы к расширению зернового хозяйства, уровень развития которого, несмотря на усилия, предпринимаемые со стороны государства, не отвечал предъявляемым к нему требованиям. Более того, в
1929 г. наметилось сокращение производства хлеба, которое в ближайшей перспективе могло смениться его падением. Причины подобного положения верховная власть увидела не в собственной политике, а в исчерпании возможностей развития мелкотоварного крестьянского хозяйства. В связи с этим было принято решение форсировать коллективизацию деревни и в самые короткие сроки заменить мелкое крестьянское хозяйство крупным, а, следовательно, и значительно более товарным, социалистическим.
Помимо подъема зернового производства социалистическое преобразование деревни должно было, по мнению его идеологов, решить проблему хлебозаготовок. Однако действительность оказалась слишком далека от оптимистичных предположений. На первом этапе коллективизации в колхозах удалось удержать только пятую часть крестьянских дворов Западной Сибири. При этом зерновая проблема в 1930/31 г. в силу снижения посевных площадей и товарности ставших более мелкими крестьянских хозяйств еще более обострилась, а заготовки хлеба проходили с большими трудностями, чем в 1929/30 г.
В целом кампания 1930/31 г. отличалась высокой степенью преемственности, которая определялась неизменностью целей большевистского режима и сохранением за единоличным крестьянством ведущих позиций в зерновом производстве. Удельный вес единоличного сектора в общей площади посева в Западно-Сибирском крае в
1930 г. составил 65,7%16. Целью же государства оставалось получение возможно большего объема хлебопродуктов при минимально возможных финансовых затратах. Оставалась прежней и «методика» определения количества зерна, которое должны были дать централизованные заготовки, - государственная надобность и убежденность, что хлеб в требуемом количестве в деревне есть. При этом изменение потребностей государства влекло за собой волюнтаристское увеличение заготовительных планов.
Первоначально разверстанное на Западно-Сибирский край годовое задание по хлебозаготовкам (включая гарнцевый сбор17) в размере 85 млн пудов в сентябре 1930 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) было увеличено до 92 млн пудов. Это количество хлеба надлежало собрать до 15 декабря. В конце ноября Политбюро предложило краевым властям в течение декабря - первой половины января добиться «в порядке встречных планов»18 перевыполнения годового задания на 7 млн пудов. В начале февраля 1931 г. «встречный» план, формально считающийся необязательным,
15
был включен в основной региональный план. (См. ст. «15 августа», «15 сентября», «28 ноября» 1930 г., «28 января» 1931 г.).
В 1930/31 г. были в основном сохранены те же способы изъятия хлеба у крестьян-единоличников, что и в предыдущем - разверстка между хозяйствами обязательных для исполнения заготовительных заданий по хлебосдаче в порядке урало-сибирского метода или контрактации19. Некоторые изменения вносились лишь в контрактационную систему и в порядок утверждения «твердых» заданий. Во-первых, вновь разрешалось заключение договоров не только с земельными обществами, но и с индивидуальными хозяйствами, а также их неформальными группами («группами посевщиков»). Во-вторых, запрещалась контрактация посевов хозяйств, отнесенных к категории кулацких. Эти хозяйства сдавали зерно только по «твердым» заданиям, размеры которых определялись комиссиями содействия хлебозаготовкам и утверждались непосредственно сельсоветами, минуя стадию их обсуждения на сельском сходе. (См. ст. «26 июня», «29 июня», «20 сентября» 1930 г.). При этом, несмотря на то, что зажиточное крестьянство как особая социально-имущественная группа сибирской деревни к тому времени была ликвидирована, «твердые» задания получили 56,3 тыс. единоличных дворов Западно-Сибирского края, или 6,5% от их общего количества20.
Специфика кампании 1930/31 г. заключалась в существенном увеличении в зерновом производстве и хлебозаготовках роли «социалистического» сектора сельской экономики и прежде всего колхозов, на долю которых в регионе приходилось 30% зернового клина21. К ним, как, по определению, к высокотоварным хозяйствам, предъявлялись повышенные требования. Предполагалось, что коллективные хозяйства вкупе с совхозами (4,3% посева зерновых) уже в текущем году дадут «основную массу товарного хлеба». По первому варианту плана от колхозов намечалось получить 31,3 млн пудов, от совхозов -7 млн пудов, от единоличников - 36,7 млн пудов. (Ст. «21 августа» 1930 г.). Таким образом, на колхозно-совхозный сектор приходилось 51% годового задания по хлебосдаче (без гарнцевого сбора). При этом колхозы обязывались выполнить годовой план к очередной годовщине Октябрьской революции. (Ст. «18 августа» 1930 г.).
Изъятие хлеба у колхозов осуществлялось по следующей схеме. По договору контрактации они должны были сдать государству определенную часть валового сбора (т.н. обязательное задание). Средняя норма сдачи в Сибири составляла 27%. При получении высокого урожая эта норма увеличивалась, низкого - уменьшалась. Однако если районный план, сведенный из рассчитанных по нормам обязательной сдачи колхозных планов, оказывался меньше разверстанного на район задания, то хозяйства «добровольно» принимали на себя определенные районными властями дополнительные задания. Сдачу зерна нужно было производить по утвержденному районными органами календарному плану, включающему в себя ежедневные задания по обмолоту и вывозу хлеба. Из остающегося после хлебосдачи зерна колхозы обязывались образовать семенной, страховой и фуражный фонды, а также натуральный фонд, предназначенный для продовольственного обеспечения вступающих в колхоз бедняков. Оставшаяся часть урожая распределялась между колхозниками «в соответствии с трудовым вкладом». Продажа колхозного хлеба на вольном рынке категорически запрещалась. (См. ст. «7 июля», «24 июля», «9 августа», «18 августа» 1930 г.).
Возложенные на колхозы надежды не оправдались. Организационная слабость, бесхозяйственность, недостаток тягловой силы, затягивание уборки в сочетании с осенней непогодой привели к значительному снижению ожидаемого валового сбора. Это сделало выполнение разверстанных на них заданий абсолютно нереальным. В
16
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ АДМИНИСТРАЦИИ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ПОЛИТИКА РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЯ В СИБИРИ
Вып.2
ФОРМЫ И МЕТОДЫ ЦЕНТРАЛИЗОВАННЫХ ХЛЕБОЗАГОТОВОК. 1930 -1941 гг.
Ответственные редакторы: В.А. Ильиных, O.K. Кавцевич
Новосибирск 2002
ББК 63.3(2)714
https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_N002MXRhZHNfX28/edit?usp=sharing
Рецензенты: доктор исторических наук И.С. Кузнецов доктор исторических наук А.А. Николаев доктор исторических наук С.А. Папков
Утверждено к печати Ученым советом Института истории СО РАН
П Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып.2: Формы и методы
централизованных хлебозаготовок. 1930 - 1941 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск: РИЦ НГУ, 2002.253 с.
Составители: В.А. Ильиных, В.М. Рынков (ответственные), О.В. Выд-рина, Е.Н. Герман, И.Б. Карпунина, С.А. Красильников, А.П, Мелентье-ва, Л.С. Пащенко, Т.И. Плоскоголовая, И.В. Самарин.
Предлагаемый читателю сборник продолжает серию хроникально-документальных публикаций с единым заголовком, посвященную проблемам раскрестьянивания деревни. В нем на материалах Сибири реконструируются формы и методы осуществления централизованных хлебозаготовок, которые являлись важнейшим элементом налогово-податной системы сталинского социализма. Особое внимание авторы уделяют показу репрессивной составляющей хлебозаготовительной политики государства, а также освещению поведенческих стратегий крестьянства, включая сопротивление.
Книга рассчитана как на профессиональных историков, так и на всех интересующихся историей российской деревни.
Сборник подготовлен при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 01-01-00341а). В финансировании издания участвовали ГУ Государственный архив Новосибирской области и Комитет государственной архивной службы Администрации Новосибирской области
ISBN 5-94356-073-4
© Институт истории СО РАН
О ГУ Государственный архив Новосибирской области
Предисловие
Проблема исторических судеб российского крестьянства является одной из ключевых для понимания специфики отечественной истории. В условиях современной общественной практики особую актуальность приобретает анализ социальных изменений в деревне, последовавших за началом массовой коллективизации, т.е. в период 1930-х - начала 1940-х гг. Основное содержание этих изменений сводится к относительно скоротечному и имеющему характер общественного катаклизма превращению крестьянства в принципиально новую социальную общность, которое можно определить термином «социалистическое раскрестьянивание». Но раскрестьянивание - это не только радикальная социально-классовая трансформация, но и политика, определявшая главное направление, ход и конечные результаты произошедшей метаморфозы. Без ее изучения объективная реконструкция социальных процессов в деревне невозможна. При этом важное значение имеет детальный анализ отдельных сегментов политического механизма воздействия на деревню.
Мы полагаем, что одно из центральных звеньев во взаимосвязанной цепи используемых сталинским режимом катализаторов процесса раскрестьянивания занимала хлебозаготовительная политика. Но поскольку социально-трансформационная функция последней не столь очевидна, как экономическая, то это утверждение требует доказательства. Действительно, непосредственной целью проведения заготовок хлебопродуктов было сосредоточение в руках государства максимально возможного их объема. При этом следует иметь в виду, что уже в конце 1920-х гг. рыночный механизм хлебооборота в СССР был заменен реквизиционно-налоговым. Централизованные хлебозаготовки вне зависимости от официального наименования методов их осуществления представляли собой натуральную подать, в соответствии с которой произведенное в индивидуальных крестьянских хозяйствах и колхозах зерно практически безвозмездно и в принудительном порядке отчуждалось в пользу государства. Причем изъятию подлежал не только прибавочный, но и значительная часть необходимого продукта. Подобная практика приводила к разорению единоличных хозяйств, обнищанию сельского населения и периодическим голодовкам.
Функциональная взаимосвязь хлебозаготовительной политики с процессом раскрестьянивания не сводится только к ликвидации единоличного крестьянства и пауперизации деревни. Гораздо более важной, с точки зрения перспектив существования режима, ее задачей являлась радикальная переделка традиционной хозяйственной ментальности крестьян. Мотивация на первоочередное удовлетворение потребительских нужд семьи, установка на взаимопомощь в рамках общины, кооперативно-артельные начала коллективного труда должны были быть заменены в сознании сельских тружеников «первой заповедью» (использование в данном случае библейской терминологии более чем симптоматично), которая требовала первоочередного, безусловного и полного исполнения основной государственной хлебной подати. Затем следовало выполнить второстепенные подати, создать семенные и фуражные фонды и только потом думать о себе, своей семье, односельчанах.
Психологически-трансформационная функция хлебозаготовительной политики в полной мере осознавалась и предельно четко формулировалась видными деятелями
3
советского государства. Так, председатель Комитета по заготовкам сельхозпродуктов при СТО М.А. Чернов заявлял: «Первоочередное выполнение хлебосдачи государству имеет величайшее воспитательное значение для колхозов и колхозников. Организуя хлебозаготовки, мы тем самым воспитываем колхозника, помогаем ему поскорее расстаться с остатками мелкособственнических пережитков. На хлебозаготовках колхозник становится сознательным тружеником, которому дороги интересы колхоза и пролетарского государства. Хлебозаготовки - одно из могучих орудий социалистического перевоспитания колхозников»1. В качестве инструментов «социалистического перевоспитания» крестьян в процессе хлебозаготовок режим использовал не только и не столько убеждение, сколько административное принуждение, репрессии и даже голод2.
Проблема хлебозаготовительной политики советского государства в 1930-е - начале 1940-х гг. традиционно находилась на периферии отечественной исторической науки. В советской историографии данная тема освещалась преимущественно в отдельных разделах работ ученых-экономистов и историков, которые имели более широкие хронологические и тематические рамки3. При этом основное внимание исследователей было сосредоточено на организационно-экономических вопросах хлебозаготовок, включая изменение их методов, построение заготовительной сети, финансовое обеспечение ее деятельности, количественные итоги заготовок. В то же время за пределами анализа оставались такие принципиально важные проблемы, как сопротивление крестьянства хлебозаготовительной политике государства, репрессивная ее составляющая, ход и особенности отдельных заготовительных кампаний. Исключение составляла лишь порожденная «оттепелью» монография Ю.А. Мошкова «Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929 -1932 гг.)» (М., 1966), в которой анализировались особенности кампаний начала 1930-х гг. и затрагивались темы крестьянского сопротивления («классовой борьбы») и антикрестьянских репрессий.
Что же касается теоретических подходов к проблеме, то советская историография эволюционировала от абсолютной убежденности в верности и безошибочности хлебозаготовительной политики государства в период сталинизма до признания отдельных ошибок, допущенных в ходе ее осуществления, и относительной целесообразности данной политики. Так, Н.Я. Гущин, признавая, что высокие нормы сдачи зерна и низкие заготовительные цены ослабляли материальные стимулы развития сельскохозяйственного производства, считал данную практику исторически оправданной: «Партия проводила политику максимальной централизации ресурсов и средств, чтобы в кратчайший срок вырваться из отсталости к прогрессу. Страна, жертвуя многим, напрягала все силы, чтобы решить прежде всего задачу индустриализации, на базе которой стала возможна социалистическая реконструкция народного хозяйства, а позднее - победа в серьезнейшем испытании - в Великой Отечественной войне»4.
Преодоление постсталинской официозной исторической парадигмы стало возможным в конце 1980-х - начале 1990-х гг. Для исследователей стали более доступными архивные фонды в центре и на местах. Началась активная публикация новых документальных материалов5, появились аналитические работы, в которых предпринимались попытки пересмотреть традиционные догмы и выдвинуть новое прочтение эпохи сталинизма. Применительно к проблеме хлебозаготовительной политики общепризнанным стал тезис об антикрестьянской ее направленности. Однако, несмотря на ставшую очевидной значимость анализа хлебозаготовок 1930-х - начала 1940-х гг. для понимания сущности, содержания и основных противоречий аграрного строя сталинского социализма, данная тема так и не перешла в разряд исследовательских
4
приоритетов. Более того, ее периферийность еще более усилилась, так как хлебозаготовки в указанный период стали рассматриваться почти исключительно в рамках изучения смежных проблем аграрной истории - коллективизации и раскулачивания, голода, антикрестьянских репрессий, деятельности политотделов, истории национальной деревни и др.6
Подъем обнаруженной тематической залежи или целины, как правило, начинается с вовлечения в научный оборот максимально широкого круга источников. Далее следует детальное воспроизведение развития исторического процесса. Эти два этапа научно-исследовательской деятельности применительно к теме хлебозаготовительной политики в начале 1930-х гг. были фактически реализованы в третьем томе фундаментального сборника документов «Трагедия советской деревни»7, составители которого поместили на его страницах большое количество документов о хлебозаготовительных кампаниях 1931/32, 1932/33 и 1933 гг., предварив публикацию содержательной вводной статьей, в которой описывался ход и последствия каждой из указанных кампаний.
Попытка одновременного решения задач максимально возможного введения в научный оборот документального материала и достаточно подробного освещения истории исследуемого процесса предпринимается и в настоящем сборнике. Он продолжает серию хроникально-документальных публикаций с единым заголовком, которая была начата в 2000 г. выходом в свет первого ее выпуска*.
Объектом исследования в данной работе является хлебозаготовительная политика советского государства в 1930-е - начале 1940-х гг. в Сибири, а его основной целью -освещение тенденций, этапов, результатов и общих закономерностей деятельности структур партийного, государственного и хозяйственного управления по осуществлению централизованных заготовок хлебопродуктов. Для достижения поставленной цели авторы последовательно решают две исследовательские задачи: 1) детально реконструируют ход хлебозаготовительных кампаний 1930/31, 1934 и 1940/41 гг.; 2) выявляют основные особенности других кампаний исследуемого периода.
Выбор кампаний для более детального анализа определяется следующими обстоятельствами. Заготовки 1930/31 т. имели переходный характер. Болынук? часть хлеба в этом году государство по-прежнему получило от единоличных крестьянских хозяйств. При этом в качестве методов хлебозаготовок одновременно использовался т.н. урало-сибирский метод («твердые» задания для зажиточных и «самообязательства» для «трудовых» хозяйств) и контрактация, которая приобрела характер обязательной разверстки. В то же время в 1930 г. на заготовительную арену в качестве достаточно крупных, хотя пока еще не преобладающих, поставщиков вышли колхозы, и государство приступило к поиску наиболее эффективных форм изъятия у них зерна.
* Проведенная в первом выпуске сборника (Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып.1: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства. 1930 - 1940 гг. Новосибирск, 2000) реконструкция хода и итогов трех хозяйственно-политических кампаний 1930-х гг. (1930/31 г. по выявлению хозяйств, подлежащих обложению сельхозналогом в индивидуальном порядке, - т.н. кулацких хозяйств; 1934 - начала 1935 гг. по налогообложению единоличников; конца 1938 - 1939 гг. по ограничению размеров личных хозяйств сельских жителей) позволила выявить особенности основных этапов аграрной политики советского государства, которая привела к изменению внутренних и внешних характеристик семейного дворохозяйства как основы социальной самоорганизации крестьянства, а в конечном итоге и к его ликвидации. Третий выпуск серии будет посвящен проблеме функционирования налогово-податной системы сталинского социализма в 1946 - 1952 гг.
5
Кампания 1934 г. была второй после замены контрактации обязательными поставками, которые имели налоговый характер и исчислялись на основе неизменных ставок. От предыдущих и последующих кампаний периода 1930-х - начала 1940-х гг. она отличалась беспрецедентной скоротечностью. Сконцентрировав на хлебном фронте основные усилия административно-репрессивного аппарата, властям Западной Сибири удалось добиться выполнения государственного заготовительного задания за три месяца.
Заготовки 1940/41 г. проходили в условиях существенного увеличения и ужесточения налогово-податного обложения деревни. Применительно к хлебопоставкам это проявилось в переходе от расчета их объемов по площади посева к исчислению с каждого гектара пашни, закрепленной за колхозами, что привело к значительному росту их обязательств перед государством.
В целом же избранные кампании позволяют репрезентативно представить как особенности эволюции системы организации централизованных хлебозаготовок в исследуемый период, так и специфику трех последовательных этапов аграрной политики сталинского режима: конец 1920-х - начало 1930-х гг., середина 1930-х, конец 1930-х - начало 1940-х гг.
Структурное построение сборника соответствует сформулированным выше исследовательским задачам. Он состоит из предисловия, четырех разделов и послесловия. Каждый из трех первых разделов основной части соответственно посвящен вышеуказанным кампаниям и состоит из вводной аналитической статьи и хроники. В хрониках реконструируется не столько событийный ряд, сколько последовательность властных решений, которые собственно и являются основной составляющей политики, понимаемой как деятельность государственной власти в сфере управления. Отсюда и выбор базовых типов источников для написания хроник. Это законодательные, нормативные и директивно-распорядительные акты центральных и краевых (областных) партийных, советских, судебных, заготовительных и иных органов власти и управления. Абсолютно преобладающую часть источникового корпуса составляют ранее не введенные в научный оборот архивные документы. Их дополняют материалы, опубликованные в «Собрании законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР» (СЗ СССР), «Собрании постановлений и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР» (СП СССР), сборнике «Постановления СНК Союза ССР», «Собрании узаконений и распоряжений правительства РСФСР» (СУ РСФСР), сборниках постановлений и распоряжений президиумов Западно-Сибирского крайисполкома и Новосибирского облисполкома и периодической печати («Правда», «Известия», «Советская Сибирь») 1930-х - начала 1940-х гг. При этом в качестве директивно-распорядительных актов нами рассматриваются не только содержащиеся в прессе постановления, резолюции, приказы и т.п., но и помещенные в центральных и краевых органах печати передовые или иные заглавные статьи, поскольку они рассматривались низовыми властными структурами и по существу являлись прямыми указаниями вышестоящих органов государственного управления, требующими немедленного исполнения. Зачастую подобные статьи просто дублировали не публиковавшиеся в открытой печати постановления и распоряжения.
К каждому документу, содержание которого излагается или цитируется (цитируемый текст набран курсивом) в соответствующей статье хроники, в ее подстрочнике при необходимости дается фактологический и археографический комментарий. При этом буквенная сноска означает отсылку к фактологическому комментарию, а цифровая - к легенде, содержащей выходные данные, в случае же с архивным источником - и следующие сведения о нем: его вид, заголовок, гриф, дата исходящей и
6
входящей делопроизводственной регистрации, адресант, адресат, подписи. Данная информация приводится при условии ее отсутствия в тексте статьи, а также наличия в самом документе. В том случае, если его подлинник не обнаружен, для написания статьи хроники без оговорок используется копия того времени.
Минимизация археографической информации по сравнению с практикой, принятой при полной публикации архивных документов, связана со спецификой избранного жанра воспроизведения их содержания. Для составляемых в данном сборнике хроник важен не показ особенностей ведения делопроизводства в исследуемый период, а реконструкция механизма принятия и трансляция властного решения. Если это отвечает задаче анализа механизма власти, легенда дополняется описанием или цитированием делопроизводственных и иных рукописных помет, содержащихся в источнике.
В четвертом разделе сборника, имеющем характер документального приложения, полностью или частично публикуются информационно насыщенные документы справочно-аналитического, директивно-распорядительного и нормативного характера, в которых освещаются как не нашедшие отражение в хрониках аспекты истории хлебозаготовок 1930/31, 1934 и 1940/41 гг., так и основные особенности других кампаний 1930-х - начала 1940-х гг. Завершают четвертый раздел составленные авторами сборника таблицы, позволяющие показать соотношение различных видов централизованных хлебозаготовок в исследуемый период, их динамику и результативность.
Каждый документ, помещенный в четвертом разделе, имеет порядковый номер, редакционный заголовок, содержит указание места и времени его написания, авторства и должности автора, легенду. В ряде случаев, когда подряд публикуются документы, взаимосвязанные по содержанию, им дается единый цифровой номер с различными буквенными литерами (например, № 2а, № 26). Заголовки даны составителями. В кавычках оставлены самоназвания документов. Те из них, которые публикуются в извлечении, имеют в заголовке предлог «из». Если в самом документе нет сведений о времени написания, авторе и его должности, они определялись по сопроводительным материалам, содержанию текста и дополнительным источникам. Установленные таким образом сведения приводятся в квадратных скобках. Такие реквизиты документа, как адресование, гриф, номера протокола или резолюции, входящей и исходящей регистрации, не введены в публикацию. Адресование и гриф указываются в легенде, которая включает и определение степени подлинности, способа воспроизведения, а также описание или воспроизведение сопроводительных писем, помет, резолюций, бланков, штампов. Следует особо отметить, что к подлинникам составители относили не только первые, но и другие, соответствующим образом оформленные, экземпляры размноженного письма, докладной записки и т.п. (т.н. дублетные экземпляры).
Публикация текстов документов и их цитирование в хроникальных статьях осуществляются по определенным правилам. Все языковые погрешности и стилевые особенности публикуемых текстов передаются дословно, без исправлений, оговорки даются лишь в исключительных случаях в квадратных скобках. Без оговорок исправляются орфографические и синтаксические ошибки и осуществляется перевод на современное правописание. Полное сохранение авторской орфографии и пунктуации оговаривается. Дописанный публикаторами текст (предположительное чтение утраченных или неразборчивых мест, пропущенные в источнике слова, буквы и цифры, раскрытие непринятых сокращений) приводится в квадратных скобках. Многоточия в квадратных скобках ставятся в местах нечитаемых фрагментов источника или его собственных лакун. Многоточия в угловых скобках означают пропуски в тексте при
7
неполном его цитировании составителями. Воспроизводятся только авторские подчеркивания или иные формы выделения (заглавные буквы, жирный шрифт). Рукописный текст документов, публикуемых в приложении, набран курсивом.
Абсолютное большинство излагаемых или публикуемых в настоящем издании архивных источников выявлено в фондах Государственного архива Новосибирской области (ГАНО). Это фонды Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) (ф.П-3), Западно-Сибирского крайисполкома (ф.Р-47), Новосибирского обкома КПСС (ф.П-4), Новосибирского облисполкома (ф.Р-1020), Политсектора Западно-Сибирского краевого земельного управления (ф.П-175), Новосибирского областного суда (ф.Р-1027), Западно-Сибирского крайполеводсоюза (ф.Р-294), Уполномоченного Министерства заготовок СССР по Новосибирской области (ф.Р-1241). Кроме того, в первом разделе сборника излагается содержание одного документа, выявленного в Государственном архиве Российской Федерации (см. ст. «26 июня» 1930 г.), а в четвертом разделе публикуется ряд источников, извлеченных из фондов архивохранилищ Омска и Барнаула: ф.17 (Омский обком КПСС) Центра документации новейшей истории Омской области (ЦДНИОО), ф.437 (Омский облисполком) Государственного архива Омской области (ГАОО) и ф.П-1 (Алтайский крайком КПСС) Центра хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФАК). В целом на страницах данного издания (в хроникальных статьях и четвертом разделе) в научный оборот вводится около 280 документов, извлеченных из 115 архивных дел. Для комментирования этих документов, а также написания вводных аналитических статей использовалось значительное количество источников, выявленных в вышеуказанных архивах, а также в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Архиве Президента Российской Федерации (АПРФ) и Российском государственном архиве экономики (РГАЭ), законодательные сборники 1930-х - начала 1940-х гг., в т.ч. Уголовный и Гражданский процессуальный кодексы (УК и ГПК) РСФСР, периодическая печать тех лет, опубликованные в последнее время сборники документов, монографическая литература и научные статьи.
Выбор в качестве базового архивохранилища ГАНО связан с концентрацией в нем огромного массива необходимой информации, а также организационными факторами. Это повлияло на территориальный ракурс воспроизведения истории хлебозаготовительных кампаний 1930/31,1934 и 1940/41 гг. Хроника двух первых из них составлена в рамках Западно-Сибирского края, а третьей - Новосибирской области. Однако это обстоятельство не приводит к сужению географических параметров исследования. Во-первых, Западно-Сибирский край в границах 1930 - 1934 г. включал в себя и основные зернопроизводящие районы Восточной Сибири. Во-вторых, в сборнике помещен ряд материалов, в которых описывается ситуация в Омской области, Алтайском и Восточно-Сибирском краях. Кроме того, хлебозаготовительная политика на всей территории Сибири, вне зависимости от административной принадлежности той или иной местности, как и в других регионах страны* проводилась по единому алгоритму, который задавался из Центра и им же жестко контролировался. Какой-либо принципиальной специфики государственной политики в этой сфере для Западной и Восточной Сибири, Новосибирской и Омской областей не существовало. Исходя из этого, вполне правомерным является определение географических рамок работы территорией Сибири в целом. Более того, материалы сборника достаточно репрезентативны и по отношению ко всей России.
Представляемый вниманию читателей хроникально-документальный сборник подготовлен коллективом сотрудников Института истории СО РАН и Государственного архива Новосибирской области. Идея и разработка концепции сборника при
8
надлежит доктору исторических наук В.А. Ильиных. Руководство коллективом составителей и научную редакцию текста осуществляли д.и.н. В.А. Ильиных и заместитель директора ГУ ГАНО O.K. Кавцевич. Ими же написана вводная статья к сборнику. Выявлением и отбором документов и материалов занимались д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. В.М. Рынков, О.В. Выдрина, Л.С. Пащенко, Т.И. Плоскоголовая, И.В. Самарин. Археографическую обработку архивных источников провела главный археограф ГАНО Л.С. Пащенко. Авторство вводных статей и примечаний по тексту к разделам I, II принадлежит д.и.н. В.А. Ильиных, к разделу III - д.и.н. В.А. Ильиных и к.и.н. В.М. Рынкову, послесловия - к.и.н. В.М.Рынкову. В составлении отдельных хроник принимали участие: I - д.и.н. В.А. Ильиных, Е.Н.Герман, И.В. Самарин; II - д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. И.Б. Карпунина, Л.С. Пащенко; III -к.и.н. В.М. Рынков, д.и.н. В.А. Ильиных, к.и.н. А.П. Мелентьева. IV раздел составлялся и комментировался д.и.н. В.А. Ильиных, д.и.н. С.А. Красильниковым, к.и.н. В.М. Рыжовым. Компьютерный набор и верстку текста провела Е.П. Лунегова.
Составители сборника выражают благодарность за помощь в его подготовке сотрудникам ГУ ГАНО Н.В. Безрядину, Т.Я. Захаркиной.
1 Правда. 1933. 3 июля.
2 Голод мог быть как побочным и заранее не планируемым результатом хлебозаготовок, так и сознательно спровоцированным властями. О том, что голод использовался сталинским режимом для достижения своих политических целей, можно судить по приведенным в книге Р. Конквеста «Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом» (N.Y., 1986) словам члена Политбюро ЦК КП(б) Украины, первого секретаря Днепропетровского обкома М.М. Хатаевича: «Жестокая борьба идет между крестьянами и нашей властью. Это борьба насмерть. Этот год [1932 г. - В.И. и O.K.] был решающей проверкой нашей силы и прочности. Потребовался голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система создана. Мы выиграли войну». — Цит. по: Скотт Дж. Оружие слабых: обыденные формы сопротивления крестьян // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. Ежегодник, 1996. М., 1996. С.43.
3 Моисеев М.И. Экономические основы государственных заготовок сельскохозяйственных продуктов. М., 1955; Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. Т.Ш: Социализм. М., 1956; Фридберг Л.Я. Государственные заготовки и образование хлебного фонда в СССР (1921 - 1940 гг.). Дисс. ... д-ра ист. наук. М., 1973; ВылцанМ.А. Завершающий этап создания колхозного строя (1935 - 1937 гг.). М., 1978; Он же. Советская деревня накануне Великой Отечественной войны. М., 1970; Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму (Социально-экономическое развитие сибирской деревни в годы социалистической реконструкции народного хозяйства. 1926 - 1937 гг.). Новосибирск, 1973; Гущин Н.Я., Кошелева Э.В., Чарушин В.Г. Крестьянство Западной Сибири в довоенные годы (1935 - 1941). Новосибирск, 1975; Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917- 1937 гг.). Новосибирск, 1983; Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма. Новосибирск, 1985; История советского крестьянства. Т.2: Советское крестьянство в период социалистической реконструкции народного хозяйства. Конец 1927 - 1937. М., 1986; Т.З: Крестьянство накануне и в годы Великой Отечественной войны. 1938 - 1945. М., 1987; и др.
4 Гущин Н.Я. Сибирская деревня на пути к социализму. С.482.
5 На страницах вышедших в постсоветское время сборников документов был опубликован ряд важных источников по истории хлебозаготовительной политики в 1930-е гг. См.: Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927 -1932 гг. М., 1989; Продовольственная безопасность Урала в XX веке. Документы и материалы. Т.2: 1929 - 1984 гг. Екатеринбург, 2000; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 - 1939. Документы и материалы. Т.2: Ноябрь 1929 - декабрь 1930. М., 2000; и др.
9
6 РогалинаН.Л. Коллективизация: уроки пройденного пути. М, 1989; Гущин Н.Я. Раскулачивание в Сибири (1928 - 1934 гг.): методы, этапы, экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996; Максудов С. Потери населения СССР. Benson, 1989; Осколков Е.Н. Голод 1932/1933 (Хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае). Ростов-на-Дону, 1991; Исупов В.А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века: Историко-демографические очерки. Новосибирск, 2000; Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928 - 1941. Новосибирск, 1997; Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001; Шевляков А.С. Политотделы МТС и совхозов. Чрезвычайные партийно-государственные органы управления в сельском хозяйстве Западной Сибири в 1930-е годы. Томск, 2000; Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири. Конец 1920-х - 1930-е годы. М., 1995; и др.
7 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 - 1939. Документы и материалы. Т.З: Конец 1930- 1933. М., 2001.
10
I. ОРГАНИЗОВАТЬ РЕШИТЕЛЬНЫЙ ОТПОР КУЛАЦКО-СПЕКУЛЯНТСКИМ ЭЛЕМЕНТАМ!
КАМПАНИЯ 1930/31 г.
Кампания 1930/31 г. стала логическим продолжением хлебозаготовительной политики, проводимой советским государством в конце 1920-х гг.1 В ходе ее реализации произошли коренные изменения тех принципов и методов ведения заготовок хлебопродуктов, которые практиковались в период нэпа.
Экономической основой этих изменений стало наращивание неэквивалентности хлебооборота. Правящий режим в рамках поставленной им в повестку дня задачи сверхиндустриализации страны стремился максимизировать объемы получаемого в свои руки зерна и одновременно минимизировать его закупочную цену. Это позволяло, с одной стороны, увеличить прибыльность и величину хлебного экспорта и тем самым нарастить импорт машин и оборудования, а с другой - удешевить централизованное снабжение потребителей внутри страны. Однако на пути осуществления подобных стремлений стояло крестьянство. Во-первых, крестьянское хозяйство, по определению, отличалось низкой товарностью. Во-вторых, селяне не желали продавать произведенное ими зерно государственным заготовителям и огосударственной кооперации по низким ценам, а предпочитали либо найти более выгодных покупателей в лице частников, либо уменьшить объемы его реализации, увеличивая внутрихозяйственное потребление, а то и просто сохраняя до лучших времен в качестве своеобразной «твердой валюты».
Массовая задержка крестьянами реализации хлеба (т.н. хлебные стачки) вызывала сокращение объемов централизованных заготовок и ухудшение продовольственного снабжения потребляющих регионов и городов. В середине 1920-х гг. «хлебные стачки» купировались преимущественно экономическими мерами (сокращением экспорта, импортом зерна, хлебными и товарными интервенциями, повышением закупочных цен), что, однако, приводило к снижению темпов промышленного строительства2. В 1927/28 г., в очередной раз столкнувшись с широкомасштабной задержкой продажи зерна его производителями, советские лидеры отказались поступиться намеченными индустриальными программами и приняли решение перейти к внеэкономическим методам отчуждения хлеба. Приехавший в январе 1928 г. в Сибирь И.В. Сталин санкционировал применение к крупным держателям хлеба 107 ст. УК РСФСР3 как к спекулянтам. Тем самым был дезавуирован базовый нэповский принцип, в соответствии с которым крестьянин имел право не только использовать произведенную продукцию для продажи, но и оставлять ее в своем хозяйстве. Государство вновь, как и в период «военного коммунизма», стало определять объемы сельхозпродуктов, которые производитель мог оставлять себе и был обязан продать государству.
С этого времени начался интенсивный поиск, апробация и законодательное оформление способов организации хлебооборота, гарантирующих сдачу зерна крестьянами государству по установленным ценам, а также вынуждающих их за счет сокращения внутрихозяйственного потребления и страховых запасов увеличить товарный выход хлеба.
Большевистское экспериментаторство обеспечивалось насилием над крестьянством, расколом деревни по социально-имущественному признаку, жестким давлением
11
на низовой аппарат и его чисткой от сторонников продолжения нэпа. Психологический прессинг, произвол местных функционеров, административный нажим, судебное преследование, государственное насилие в форме прямых репрессий (арестов, высылок, расстрелов) в первую очередь обрушивались на зажиточных крестьян. Составной частью борьбы с зажиточным крестьянством было натравливание на него бедноты, для чего использовался прямой подкуп (четверть конфискованного «кулацкого» хлеба распределялась между наименее состоятельными и в то же время лояльными власти жителями деревни), экономическое и налоговое льготирование, интенсивное «промывание мозгов». Государственное насилие отчасти задевало и среднее крестьянство. Однако большая часть середняков либо нейтрализовалась угрозой применения к ним репрессий, либо агитационно-пропагандистскими методами перетягивалась на сторону режима.
Не меньшие масштабы, чем «антикулацкие», приобретали репрессии против сельских партийных, советских и кооперативных работников. Ослабление темпов хлебозаготовок в районе или селе влекло их наказание в административном порядке, снятие с работы, исключение из партии, привлечение к судебной ответственности по статьям 111 (за «бездействие» или «халатное отношение» к служебным обязанностям) и 109 (за «злоупотребление властью или служебным положением») УК РСФСР4. Нажим на низовой аппарат вкупе с психологической готовностью большей части сельских функционеров к командно-репрессивным действиям оборачивался противоречащим существующему законодательству и формально несанкционированным сверху произволом в отношении жителей деревни (т.н. перегибами).
Чтобы лишить крестьян возможности продать свой хлеб иным покупателям, власти занялись сворачиванием рыночных отношений. Частный капитал был вытеснен из межрегионального хлебооборота еще к началу 1927 г. В конце этого года началось изгнание частных хлеботорговцев из местного оборота. Основным инструментом борьбы с ними стало преследование по той же 107 ст. УК РСФСР, предусматривающей, как указывалось выше, наказание за спекуляцию. При этом в судебной практике понятие спекуляции трактовалось настолько широко, что могло быть применено к любой торгово-закупочной деятельности. Причиной возбуждения уголовного преследования могла быть не только скупка с целью последующей перепродажи, но и обычная продажа крестьянином на вольном рынке излишков своего хозяйства. С 1929 г. торговля собственной продукцией стала относиться к источникам «нетрудового» дохода и служила основанием для причисления хозяйства к категории кулацкого и его обложения сельхозналогом в индивидуальном порядке5. Свой вклад в борьбу с «рыночной стихией» вносили местные власти, по собственному усмотрению закрывая базары, выставляя на дорогах к ним заградотряды, конфискуя предназначенное для реализации зерно, запрещая внутридеревенскую куплю-продажу хлеба.
В рамках поиска способов поступления зерна в свои руки государство постоянно обращалось к методам внеэкономического стимулирования хлебозаготовок. В первую очередь власти пытались убедить крестьян в необходимости сдачи зерна, что квалифицировалось как признак лояльности к существующему режиму, а несдача объявлялась «контрреволюционным» поведением. Агитировали крестьян на сходах, бедняцких и иных собраниях, в избах-читальнях, клубах, на дому. К этой работе привлекался весь деревенский актив, присланные в деревню уполномоченные, рабочие, комсомольские и красноармейские бригады, сельские специалисты, учителя и даже школьники. С несдатчиками проводили собеседования в сельсоветах. При этом местные функционеры очень часто использовали в качестве мер «убеждения» угрозы
12
оружием, избиения, несанкционированные обыски и аресты, лишение крестьян их законных прав, превращающееся в издевательство психологическое давление.
В 1928 г. подобные действия были официально осуждены как «перегибы». Однако в начале следующего 1929 г. часть из них послужила основой для санкционированной сверху и широко распространенной практики «бойкота», заключающейся в занесен™ несдатчиков на «черную доску», публичном объявлении их врагами советской власти, отказе от продажи им товаров в кооперативных лавках, пользовании общественными угодьями, помоле зерна, выдаче необходимых справок в сельсоветах и т.п.
В качестве действенного метода стимулирования хлебосдачи правящий режим активно использовал психологический эффект от репрессивных акций. Проводя их публично, государство запугивало жителей деревни, демонстрируя им свою решимость. Примером преимущественно «воспитательной» направленности репрессий мржет послужить применение к зажиточным крестьянам в первой половине 1928 г. ст. 107 УК РСФСР. Задев относительно небольшое число сельских жителей, открытые, с выездом на место «преступления» и широко освещаемые в прессе, процессы над «кулаками», обвиненными в «саботаже» хлебозаготовок по этой статье, должны были внушить страх основным держателям хлеба - середнякам и вынудить их сдавать свое зерно.
Параллельно с апробацией внеэкономических стимулов в конце 1920-х гг. осуществлялся переход от коммерческого к налогово-податному механизму организации хлебозаготовок. Базовым принципом внедряемого налогово-податного механизма являлось разверстывание заготовительного задания. В первую очередь, принцип разверстки был введен в практику планирования. План хлебосдачи в масштабах всей страны стал формироваться сверху вниз, а не наоборот, а его размеры определяться не на основе статистически обоснованной оценки возможностей зернового производства, а исходя из государственной надобности, сформулированной органами верховной власти. При этом, разверстанные по регионам и приобретшие характер заданий, планы заготовок могли в течение года изменяться в сторону повышения6. В качестве же вполне достаточного доказательства возможности их выполнения выступала убежденность в том, что хлеб в необходимом количестве в деревне есть.
Те же принципы определения, раскладки и изменения заготовительных заданий повторялись на региональном уровне. В начале 1928 г. в практике заготовительной деятельности появились порайонные планы хлебосдачи (до этого самым низшим уровнем территориального плана был окружной или уездный), которые затем распределялись между заготовительными организациями и сельскими кооперативами. Затем от раскладки по кооперативам власти перешли к распределению порайонных заданий между сельсоветами и деревнями. Более того, отмечались случаи, когда местные функционеры разверстывали заготовительные задания по дворам. Но в 1928 г. подворная разверстка была отнесена к разряду «перегибов».
Однако уже весной 1929 г. подобные «перегибы» перешли в ранг официальной государственной политики. 20 марта Политбюро ЦК ВКП(б) обязало органы управления восточными регионами страны произвести повсеместное распределение поселенных планов хлебосдачи между дворохозяйствами, сделав выполнение разверстанных заданий обязательным7. В начале мая аналогичную директиву получили другие хлебопроизводящие регионы СССР8. А летом новый метод хлебозаготовок, получивший наименование «урало-сибирского», был законодательно оформлен и признан основным методом их проведения9.
13
В соответствии с принципами организации хлебосдачи по урало-сибирскому методу решение о взятии селом обязательств по выполнению разверстанного на него заготовительного задания принималось на общем собрании жителей, имеющих избирательные права, простым большинством голосов («бедняцко-середняцкое большинство»), после чего избранная там же комиссия содействия хлебозаготовкам определяла объемы зерна, обязательные для сдачи зажиточными хозяйствами. При этом разверстываемые на них задания, получившие название «твердых», должны были равняться всем выявленным в этих хозяйствах «товарным излишкам» и в совокупности составлять большую часть поселенного плана. Оставшаяся часть плана распределялась между остальными селянами (прежде всего середняками) «в порядке самообя-зательства». Проведенная таким образом подворная раскладка утверждалась сначала «бедняцко-середняцким большинством» сельского схода, а затем сельсоветом, приобретая тем самым официальный статус задания, имеющего «общегосударственное значение». А неисполнение «общегосударственных заданий» преследовалось по ст. 61 УК РСФСР10: от налагаемого в административном порядке штрафа, кратного размеру невыполненного задания, до тюремного заключения и даже выселения с постоянного места жительства в случае группового отказа или «активного сопротивления органам власти». Впрочем, последнее могло подпадать под юрисдикцию ст. 58 УК РСФСР11, предусматривающей наказание за «контрреволюционные преступления» и достаточно часто применяемой карательными органами в отношении «саботажников» хлебосдачи.
Параллельно с урало-сибирским методом происходило становление контрактационной системы. В СССР контрактация технических культур применялась с 1922 г. и представляла собой договор между заготовителем (промышленным предприятием или кооперативным объединением) и производителем (единоличным хозяйством или колхозом), в соответствии с которым производитель брал на себя обязательство поставить заготовителю оговоренный объем сельхозпродукции, а последний обязывался предоставить в кредит материально-финансовые ресурсы, необходимые для производства продукции (семена, орудия труда, агротехнические услуги, денежные ссуды и т.п.). В конце 1920-х гг. наряду с техническими культурами стали контрактоваться зерновые. В 1928 г. в Сибирском крае законтрактовали 3,8% от общей площади посева зерновых, в 1929 г. - уже 20,8%12.
В 1929 г. была поставлена задача в перспективе превратить контрактацию в основную форму хлебозаготовок. При этом система контрактации претерпела существенные изменения. Она стала безавансовой. В качестве ее контрагентов могли выступать только кооперативы, колхозы и земельные общества. Контрактационные договоры с последними утверждались на общем собрании его членов «бедняцко-середняцким большинством». Затем обязательства по производству и сдаче зерна, взятые на себя земельным обществом, распределялись между всеми дворами, «учитывая мощность их хозяйств». Проведенная раскладка утверждалась сельсоветом13. Хозяйства, ее не выполняющие, преследовались по статьям 61 (за отказ от выполнения «общегосударственных заданий») или 131 (за невыполнение обязательств по договору)14 УК РСФСР. Таким образом, контрактация превращалась в разновидность разверстки и приобретала характер натуральной подати.
Хлебозаготовительная политика советского государства в конце 1920-х гг. в первую очередь была направлена на экономическое удушение зажиточных хозяйств. Однако хлебозаготовки были разорительными не только для кулаков, но и для других крестьян, ведущих зерновое хозяйство. Сдача хлеба по государственным закупочным ценам прибыли не приносила, а иногда даже не покрывала производственные из
14
держки. Более того, под давлением властей сельские жители были вынуждены наряду с товарными излишками вывозить на ссыпные пункты зерно из страховых и даже необходимых семенных и продовольственных запасов. Сверхнормативное изъятие хлеба оборачивалось ухудшением продовольственного обеспечения деревни. Нехватка продовольствия как результат централизованных хлебозаготовок стала ощущаться в сельской местности ряда районов Сибири уже летом 1928 г. В конце же 1929 г. на пороге голода стояли целые округа15.
Принудительное изъятие хлеба вызвало со стороны крестьянства сопротивление, проявляющееся в сокрытии зерна, отказе или затягивании его вывоза, «самоликвидации» хозяйства и бегстве из деревни, агитации против политики режима, актах индивидуального террора против представителей власти и ее сторонников, открытых массовых протестах.
Неэквивалентность обмена подрывала у крестьян стимулы к расширению зернового хозяйства, уровень развития которого, несмотря на усилия, предпринимаемые со стороны государства, не отвечал предъявляемым к нему требованиям. Более того, в
1929 г. наметилось сокращение производства хлеба, которое в ближайшей перспективе могло смениться его падением. Причины подобного положения верховная власть увидела не в собственной политике, а в исчерпании возможностей развития мелкотоварного крестьянского хозяйства. В связи с этим было принято решение форсировать коллективизацию деревни и в самые короткие сроки заменить мелкое крестьянское хозяйство крупным, а, следовательно, и значительно более товарным, социалистическим.
Помимо подъема зернового производства социалистическое преобразование деревни должно было, по мнению его идеологов, решить проблему хлебозаготовок. Однако действительность оказалась слишком далека от оптимистичных предположений. На первом этапе коллективизации в колхозах удалось удержать только пятую часть крестьянских дворов Западной Сибири. При этом зерновая проблема в 1930/31 г. в силу снижения посевных площадей и товарности ставших более мелкими крестьянских хозяйств еще более обострилась, а заготовки хлеба проходили с большими трудностями, чем в 1929/30 г.
В целом кампания 1930/31 г. отличалась высокой степенью преемственности, которая определялась неизменностью целей большевистского режима и сохранением за единоличным крестьянством ведущих позиций в зерновом производстве. Удельный вес единоличного сектора в общей площади посева в Западно-Сибирском крае в
1930 г. составил 65,7%16. Целью же государства оставалось получение возможно большего объема хлебопродуктов при минимально возможных финансовых затратах. Оставалась прежней и «методика» определения количества зерна, которое должны были дать централизованные заготовки, - государственная надобность и убежденность, что хлеб в требуемом количестве в деревне есть. При этом изменение потребностей государства влекло за собой волюнтаристское увеличение заготовительных планов.
Первоначально разверстанное на Западно-Сибирский край годовое задание по хлебозаготовкам (включая гарнцевый сбор17) в размере 85 млн пудов в сентябре 1930 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б) было увеличено до 92 млн пудов. Это количество хлеба надлежало собрать до 15 декабря. В конце ноября Политбюро предложило краевым властям в течение декабря - первой половины января добиться «в порядке встречных планов»18 перевыполнения годового задания на 7 млн пудов. В начале февраля 1931 г. «встречный» план, формально считающийся необязательным,
15
был включен в основной региональный план. (См. ст. «15 августа», «15 сентября», «28 ноября» 1930 г., «28 января» 1931 г.).
В 1930/31 г. были в основном сохранены те же способы изъятия хлеба у крестьян-единоличников, что и в предыдущем - разверстка между хозяйствами обязательных для исполнения заготовительных заданий по хлебосдаче в порядке урало-сибирского метода или контрактации19. Некоторые изменения вносились лишь в контрактационную систему и в порядок утверждения «твердых» заданий. Во-первых, вновь разрешалось заключение договоров не только с земельными обществами, но и с индивидуальными хозяйствами, а также их неформальными группами («группами посевщиков»). Во-вторых, запрещалась контрактация посевов хозяйств, отнесенных к категории кулацких. Эти хозяйства сдавали зерно только по «твердым» заданиям, размеры которых определялись комиссиями содействия хлебозаготовкам и утверждались непосредственно сельсоветами, минуя стадию их обсуждения на сельском сходе. (См. ст. «26 июня», «29 июня», «20 сентября» 1930 г.). При этом, несмотря на то, что зажиточное крестьянство как особая социально-имущественная группа сибирской деревни к тому времени была ликвидирована, «твердые» задания получили 56,3 тыс. единоличных дворов Западно-Сибирского края, или 6,5% от их общего количества20.
Специфика кампании 1930/31 г. заключалась в существенном увеличении в зерновом производстве и хлебозаготовках роли «социалистического» сектора сельской экономики и прежде всего колхозов, на долю которых в регионе приходилось 30% зернового клина21. К ним, как, по определению, к высокотоварным хозяйствам, предъявлялись повышенные требования. Предполагалось, что коллективные хозяйства вкупе с совхозами (4,3% посева зерновых) уже в текущем году дадут «основную массу товарного хлеба». По первому варианту плана от колхозов намечалось получить 31,3 млн пудов, от совхозов -7 млн пудов, от единоличников - 36,7 млн пудов. (Ст. «21 августа» 1930 г.). Таким образом, на колхозно-совхозный сектор приходилось 51% годового задания по хлебосдаче (без гарнцевого сбора). При этом колхозы обязывались выполнить годовой план к очередной годовщине Октябрьской революции. (Ст. «18 августа» 1930 г.).
Изъятие хлеба у колхозов осуществлялось по следующей схеме. По договору контрактации они должны были сдать государству определенную часть валового сбора (т.н. обязательное задание). Средняя норма сдачи в Сибири составляла 27%. При получении высокого урожая эта норма увеличивалась, низкого - уменьшалась. Однако если районный план, сведенный из рассчитанных по нормам обязательной сдачи колхозных планов, оказывался меньше разверстанного на район задания, то хозяйства «добровольно» принимали на себя определенные районными властями дополнительные задания. Сдачу зерна нужно было производить по утвержденному районными органами календарному плану, включающему в себя ежедневные задания по обмолоту и вывозу хлеба. Из остающегося после хлебосдачи зерна колхозы обязывались образовать семенной, страховой и фуражный фонды, а также натуральный фонд, предназначенный для продовольственного обеспечения вступающих в колхоз бедняков. Оставшаяся часть урожая распределялась между колхозниками «в соответствии с трудовым вкладом». Продажа колхозного хлеба на вольном рынке категорически запрещалась. (См. ст. «7 июля», «24 июля», «9 августа», «18 августа» 1930 г.).
Возложенные на колхозы надежды не оправдались. Организационная слабость, бесхозяйственность, недостаток тягловой силы, затягивание уборки в сочетании с осенней непогодой привели к значительному снижению ожидаемого валового сбора. Это сделало выполнение разверстанных на них заданий абсолютно нереальным. В
16
